Неточные совпадения
В то
время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за
минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую
минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во
время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (
время было такое, что нельзя было терять ни одной
минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Все славословили, но в то же
время уже все единогласно требовали, чтобы обновление совершилось сию
минуту и чтоб наблюдение за этим делом было возложено на них.
Кроме того, во
время родов жены с ним случилось необыкновенное для него событие. Он, неверующий, стал молиться и в ту
минуту, как молился, верил. Но прошла эта
минута, и он не мог дать этому тогдашнему настроению никакого места в своей жизни.
Первое
время, вместо спокойствия и отдыха, попав на эти страшные, с ее точки зрения, бедствия, Дарья Александровна была в отчаянии: хлопотала изо всех сил, чувствовала безвыходность положения и каждую
минуту удерживала слезы, навертывавшиеся ей на глаза.
Чувство ревности, которое мучало его во
время неизвестности, прошло в ту
минуту, когда ему с болью был выдернут зуб словами жены.
«Пятнадцать
минут туда, пятнадцать назад. Он едет уже, он приедет сейчас. — Она вынула часы и посмотрела на них. — Но как он мог уехать, оставив меня в таком положении? Как он может жить, не примирившись со мною?» Она подошла к окну и стала смотреть на улицу. По
времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она вновь стала вспоминать, когда он уехал, и считать
минуты.
На втором приеме было то же. Тит шел мах за махом, не останавливаясь и не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему становилось всё труднее и труднее: наступала
минута, когда, он чувствовал, у него не остается более сил, но в это самое
время Тит останавливался и точил.
Но в ту же
минуту, вернувшись к своему настроению, он с радостью почувствовал, что что-то новое и важное произошло в нем. Действительность только на
время застилала то душевное спокойствие, которое он нашел; но оно было цело в нем.
Между сестрами, в то
время как приехала Анна, шло совещание о кормлении. Долли одна вышла встретить гостью, в эту
минуту мешавшую их беседе.
В середине его работы на него находили
минуты, во
время которых он забывал то, что делал, ему становилось легко, и в эти же самые
минуты ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита.
В эту
минуту я встретил ее глаза: в них бегали слезы; рука ее, опираясь на мою, дрожала; щеки пылали; ей было жаль меня! Сострадание — чувство, которому покоряются так легко все женщины, — впустило свои когти в ее неопытное сердце. Во все
время прогулки она была рассеянна, ни с кем не кокетничала, — а это великий признак!
Из окон второго и третьего этажа высовывались неподкупные головы жрецов Фемиды и в ту ж
минуту прятались опять: вероятно, в то
время входил в комнату начальник.
Зато
временами бывали такие тяжелые
минуты, что другой давно бы на его месте повесился или застрелился.
В продолжение немногих
минут они вероятно бы разговорились и хорошо познакомились между собою, потому что уже начало было сделано, и оба почти в одно и то же
время изъявили удовольствие, что пыль по дороге была совершенно прибита вчерашним дождем и теперь ехать и прохладно и приятно, как вошел чернявый его товарищ, сбросив с головы на стол картуз свой, молодцевато взъерошив рукой свои черные густые волосы.
В продолжение этого
времени он имел удовольствие испытать приятные
минуты, известные всякому путешественнику, когда в чемодане все уложено и в комнате валяются только веревочки, бумажки да разный сор, когда человек не принадлежит ни к дороге, ни к сиденью на месте, видит из окна проходящих плетущихся людей, толкующих об своих гривнах и с каким-то глупым любопытством поднимающих глаза, чтобы, взглянув на него, опять продолжать свою дорогу, что еще более растравляет нерасположение духа бедного неедущего путешественника.
А вот пройди в это
время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый, он в ту же
минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное знанию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую
минуту будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто черт знает что!» Здесь он несколько
времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным на службе?
Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он, в чем дело, в ту ж
минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два слова шепнул ему на ухо да прибавил только: «Понимаешь!» — а уж там, в другой комнате, в продолжение того
времени, как гости резалися в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, — это все было со стороны рыбного ряда.
Она служила ему распределеньем
времени, заставив его более дорожить оставшимися
минутами.
— Я угощаю вас, паны-братья, — так сказал Бульба, — не в честь того, что вы сделали меня своим атаманом, как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое
время прилично то и другое; не такая теперь перед нами
минута.
Атвуд взвел, как курок, левую бровь, постоял боком у двери и вышел. Эти десять
минут Грэй провел, закрыв руками лицо; он ни к чему не приготовлялся и ничего не рассчитывал, но хотел мысленно помолчать. Тем
временем его ждали уже все, нетерпеливо и с любопытством, полным догадок. Он вышел и увидел по лицам ожидание невероятных вещей, но так как сам находил совершающееся вполне естественным, то напряжение чужих душ отразилось в нем легкой досадой.
Когда Грэй поднялся на палубу «Секрета», он несколько
минут стоял неподвижно, поглаживая рукой голову сзади на лоб, что означало крайнее замешательство. Рассеянность — облачное движение чувств — отражалось в его лице бесчувственной улыбкой лунатика. Его помощник Пантен шел в это
время по шканцам с тарелкой жареной рыбы; увидев Грэя, он заметил странное состояние капитана.
В эту
минуту прибыли вы (по моему зову) — и все
время у меня пребывали потом в чрезвычайном смущении, так что даже три раза, среди разговора, вставали и спешили почему-то уйти, хотя разговор наш еще не был окончен.
Волосы у нее были темно-русые, немного светлей, чем у брата; глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же
время иногда,
минутами, необыкновенно добрые.
Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и сестре, взял их обеих за руки и
минуты две молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания чувство, но в то же
время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.
Раскольников бросился вслед за мещанином и тотчас же увидел его идущего по другой стороне улицы, прежним ровным и неспешным шагом, уткнув глаза в землю и как бы что-то обдумывая. Он скоро догнал его, но некоторое
время шел сзади; наконец поравнялся с ним и заглянул ему сбоку в лицо. Тот тотчас же заметил его, быстро оглядел, но опять опустил глаза, и так шли они с
минуту, один подле другого и не говоря ни слова.
В раздумье остановился он перед дверью с странным вопросом: «Надо ли сказывать, кто убил Лизавету?» Вопрос был странный, потому что он вдруг, в то же
время, почувствовал, что не только нельзя не сказать, но даже и отдалить эту
минуту, хотя на
время, невозможно.
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть
минуту еще протянуть и выиграть
время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее
время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну
минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Время проходило,
минута, другая — никто не шел. Кох стал шевелиться.
Впоследствии, когда он припоминал это
время и все, что случилось с ним в эти дни,
минуту за
минутой, пункт за пунктом, черту за чертой, его до суеверия поражало всегда одно обстоятельство, хотя, в сущности, и не очень необычайное, но которое постоянно казалось ему потом как бы каким-то предопределением судьбы его.
Письмо матери его измучило. Но относительно главнейшего, капитального пункта сомнений в нем не было ни на
минуту, даже в то еще
время, как он читал письмо. Главнейшая суть дела была решена в его голове, и решена окончательно: «Не бывать этому браку, пока я жив, и к черту господина Лужина!»
«Та королева, — думал он про себя, — которая чинила свои чулки в тюрьме, уж конечно, в ту
минуту смотрела настоящею королевой и даже более, чем во
время самых пышных торжеств и выходов».
Это для того, чтобы на
время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться с узелком, и улучить, таким образом,
минуту.
Но зачем же, спрашивал он всегда, зачем же такая важная, такая решительная для него и в то же
время такая в высшей степени случайная встреча на Сенной (по которой даже и идти ему незачем) подошла как раз теперь к такому часу, к такой
минуте в его жизни, именно к такому настроению его духа и к таким именно обстоятельствам, при которых только и могла она, эта встреча, произвести самое решительное и самое окончательное действие на всю судьбу его?
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к столу, подождал с
минуту, — все это
время не спуская с него глаз, — и тихо, без шуму, сел на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку, на полу, а обеими руками оперся на трость, опустив на руки подбородок.
Он довольно бодро вошел во двор. Надо было подняться в третий этаж. «Покамест еще подымусь», — подумал он. Вообще ему казалось, что до роковой
минуты еще далеко, еще много
времени остается, о многом еще можно передумать.
Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже десять
минут восьмого. Надо было и торопиться, и в то же
время сделать крюк: подойти к дому в обход, с другой стороны…
Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине с матерью. Как бы за все это ужасное
время разом размягчилось его сердце. Он упал перед нею, он ноги ей целовал, и оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на этот раз. Она уже давно понимала, что с сыном что-то ужасное происходит, а теперь приспела какая-то страшная для него
минута.
Со
времени слишком грозных для него и слишком ясно высказанных слов Свидригайлова, в квартире у Сони, в
минуту смерти Катерины Ивановны, как бы нарушилось обыкновенное течение его мыслей.
Я подумал, что если в сию решительную
минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии
времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув на него гордо, сказал: «Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать и делать то, что тебе приказывают».
На другой день в назначенное
время я стоял уже за скирдами, ожидая моего противника. Вскоре и он явился. «Нас могут застать, — сказал он мне, — надобно поспешить». Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту
минуту из-за скирда вдруг появился Иван Игнатьич и человек пять инвалидов. Он потребовал нас к коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в крепость вслед за Иваном Игнатьичем, который вел нас в торжестве, шагая с удивительной важностию.
По крайней мере не надутый.
Вот новости! — я пользуюсь
минутой,
Свиданьем с вами оживлен,
И говорлив; а разве нет
времен,
Что я Молчалина глупее? Где он, кстати?
Еще ли не сломил безмолвия печати?
Бывало, песенок где новеньких тетрадь
Увидит, пристает: пожалуйте списать.
А впрочем, он дойдет до степеней известных,
Ведь нынче любят бессловесных.
Он женился на ней, как только
минул срок траура, и, покинув министерство уделов, куда по протекции отец его записал, блаженствовал со своею Машей сперва на даче около Лесного института, потом в городе, в маленькой и хорошенькой квартире, с чистою лестницей и холодноватою гостиной, наконец — в деревне, где он поселился окончательно и где у него в скором
времени родился сын Аркадий.
— Я должен извиниться, что мешаю вам в ваших ученых занятиях, — начал он, усаживаясь на стуле у окна и опираясь обеими руками на красивую трость с набалдашником из слоновой кости (он обыкновенно хаживал без трости), — но я принужден просить вас уделить мне пять
минут вашего
времени… не более.
Затем произошло нечто, чего, за несколько
минут пред этим, Самгин не думал и чего не желал. Полежав некоторое
время молча, с закрытыми глазами, женщина вздохнула и проговорила вполголоса, чуть-чуть приоткрыв глаза...
«Приятельское, — мысленно усмехнулся Клим, шагая по комнате и глядя на часы. — Сколько
времени сидел этот человек: десять
минут, полчаса? Наглое и глупое предложение его не оскорбило меня, потому что не могу же я подозревать себя способным на поступок против моей чести…»
Сырым, после ночного дождя, осенним днем, во
время отдыха, после нескольких
минут тишины, на улице затренькала балалайка, зашелестел негромкий смех.